Неточные совпадения
Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым
инеем на
деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками дыма над трубами, клубами пара из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок.
Из полукруглого окна были видны вершины
деревьев сада, украшенные
инеем или снегом, похожим на куски ваты; за
деревьями возвышалась серая пожарная каланча, на ней медленно и скучно кружился человек в сером тулупе, за каланчою — пустота небес.
Был один из тех сказочных вечеров, когда русская зима с покоряющей, вельможной щедростью развертывает все свои холодные красоты.
Иней на
деревьях сверкал розоватым хрусталем, снег искрился радужной пылью самоцветов, за лиловыми лысинами речки, оголенной ветром, на лугах лежал пышный парчовый покров, а над ним — синяя тишина, которую, казалось, ничто и никогда не поколеблет. Эта чуткая тишина обнимала все видимое, как бы ожидая, даже требуя, чтоб сказано было нечто особенно значительное.
Сероватый туман стоял над городом, украшая его
инеем, ветви
деревьев и провода телеграфа были мохнаты.
Он лежал на мягчайшей, жаркой перине, утопая в ней, как в тесте, за окном сияло солнце, богато освещая
деревья, украшенные
инеем, а дом был наполнен непоколебимой тишиной, кроме боли — не слышно было ничего.
Кругом все белело от
инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было на нее смотреть. Сучья
деревьев, камни и утоптанная земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Деревья, растущие вблизи их, убрались
инеем и стали похожи на белые кораллы.
Ночью был туманный мороз. Откровенно говоря, я был бы очень рад, если бы к утру разразилась непогода. По крайней мере мы отдохнули бы и выспались как следует, но едва взошло солнце, как туман сразу рассеялся. Прибрежные кусты и
деревья около проток заиндевели и сделались похожими на кораллы. На гладком льду
иней осел розетками. Лучи солнца играли в них, и от этого казалось, будто по реке рассыпаны бриллианты.
Точно
дерево середь зимы, она сохранила линейный очерк своих ветвей, листья облетели, костливо зябли голые сучья, но тем яснее виднелся величавый рост, смелые размеры, и стержень, поседелый от
инея, гордо и сумрачно выдерживал себя и не гнулся от всякого ветра и от всякой непогоды.
Уже и снег начал сеяться с неба, и ветви
дерев убрались
инеем, будто заячьим мехом.
Мне случалось не раз, бродя рано по утрам, попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега; в первый раз я был даже испуган: несколько десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно, поднялись вверх столбом и осыпали меня снежною пылью, которую они подняли снизу и еще более стряхнули сверху, задев крыльями за ветви
дерев, напудренных
инеем.
Сначала я подумал, что заряды малы, и не поверил глазам своим, видя падающего тетерева, которого почти не видно было в густом
инее, обыкновенно опушающем в такое время все ветви
дерев.
Я кое-как подполз к окошку и с удовольствием смотрел в него; ночь была месячная, светлая; толстые вехи, а иногда
деревья быстро мелькали, но, увы! скоро и это удовольствие исчезло: стекла затуманились, разрисовались снежными узорами и наконец покрылись густым слоем непроницаемого
инея.
Вид в снегах быстро бегущей реки, летняя кухня на острову, высокие к ней переходы, другой остров с большими и стройными
деревьями, опушенными
инеем, а вдали выпуклоутесистая Челяевская гора — вся эта картина произвела на меня приятное, успокоительное впечатление.
Деревья в парке грузно опустили отягченные
инеем ветви и едва шевелили ими; речка застыла; изредка вдали показывался проезжий, и тот словно нырял в сугробах, то показываясь на дороге, то исчезая.
Надо мною звенит хвойный лес, отряхая с зеленых лап капли росы; в тени, под
деревьями, на узорных листьях папоротника сверкает серебряной парчой
иней утреннего заморозка. Порыжевшая трава примята дождями, склоненные к земле стебли неподвижны, но когда на них падает светлый луч — заметен легкий трепет в травах, быть может, последнее усилие жизни.
Покорно согнулись ветви
деревьев, наклоняя пуховые белые лапы; алмазами и смарагдами блещут сучья, одетые кружевом
инея.
Подходила зима. По утрам кочки грязи, голые сучья
деревьев, железные крыши домов и церквей покрывались синеватым
инеем; холодный ветер разогнал осенние туманы, воздух, ещё недавно влажный и мутный, стал беспокойно прозрачным. Открылись глубокие пустынные дали, почернели леса, стало видно, как на раздетых холмах вокруг города неприютно качаются тонкие серые былинки.
За окнами небо было серое, скучное. Холодная мгла одевала землю, оседая на
деревьях белым
инеем. В палисаднике пред окнами тихо покачивались тонкие ветви молодой берёзы, стряхивая снежинки. Зимний вечер наступал…
Мороз выжал влажность из древесных сучьев и стволов, и кусты и
деревья, даже камыши и высокие травы опушились блестящим
инеем, по которому безвредно скользили солнечные лучи, осыпая их только холодным блеском алмазных огней.
Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб,
деревья, посеребренные
инеем, сугробы. Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом…
Отстоял службу, хожу вокруг церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось, на
деревьях синицы тенькают,
иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и гляжу в глубокие дали земные; на горе стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились; лес, рекою прорезанный; дороги лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи. Тишина, покой, красота…
Монашенки снег на санях возят, проехали мимо, хихикают, а мне тяжело и не знаю, что делать. Вышел за ворота — тишина. Снега блестят,
инеем одетые
деревья не шелохнутся, всё задумалось. И небо и земля смотрят ласково на тихий монастырь. Мне же боязно, что вот я нарушу эту тишину некоторым криком.
Вот он выбежал на просеку, которую некогда сам прорубил.
Деревья, белые от
инея, стояли по обеим сторонам, а внизу, суживаясь, маячила дорожка, и в конце ее насторожилось жерло большой плахи… Недалеко…
Дорога вилась между мелкою, частою порослью. Направо и налево подымались холмы. Чем далее, тем выше становились
деревья. Тайга густела. Она стояла безмолвная и полная тайны. Голые
деревья лиственниц были опушены серебряным
инеем. Мягкий свет сполоха, продираясь сквозь их вершины, ходил по ней, кое-где открывая то снежную полянку, то лежащие трупы разбитых лесных гигантов, запушенных снегом… Мгновение — и все опять тонуло во мраке, полном молчания и тайны.
Без дум, со смутной и тяжёлой грустью в сердце иду по дороге — предо мною в пасмурном небе тихо развёртывается серое, холодное утро. Всё вокруг устало за ночь, растрепалось, побледнело, зелёные ковры озимей покрыты пухом
инея,
деревья протягивают друг к другу голые сучья, они не достигают один другого и печально дрожат. Снега просит раздетая, озябшая земля, просит пышного белого покрова себе. Сошлись над нею тучи, цвета пепла и золы, и стоят неподвижно, томя её.
Уже светало — на
деревьях был виден сероватый, тонкий
иней, на лице Егора — тонкая усмешка.
Долго стоял фельдшер у окна и стучал. Но вот за забором, около дома, на
деревьях зарделся
иней, ворота заскрипели, и показалась закутанная женская фигура с фонарем в руках.
Ночь была светлая и холодная, снег переливал голубоватыми огнями, словно алмазный; на небе вызвездило, и Стожары ярко мерцали, мороз хрустел и скрипел под санями; покрытые оледенелым
инеем ветки
деревьев слабо звенели, блистая на луне, как стеклянные.
Я так крепко спал, что и забыл, где я заснул. Оглянулся я — что за чудо! Где я? Палаты какие-то белые надо мной, и столбы белые, и на всем блестки блестят. Глянул вверх — разводы белые, а промеж разводов свод какой-то вороненый, и огни разноцветные горят. Огляделся я, вспомнил, что мы в лесу и что это
деревья в снегу и в
инее мне за палаты показались, а огни — это звезды на небе промеж сучьев дрожат.
В ночь
иней выпал: и на сучьях
иней, и на шубе моей
иней, и Демьян весь под
инеем, и сыплется сверху
иней. Разбудил я Демьяна. Стали мы на лыжи и пошли. Тихо в лесу; только слышно, как мы лыжами по мягкому снегу посовываем, да кое-где треснет
дерево от мороза, и по всему лесу голк раздается. Один раз только живое что-то зашумело близехонько от нас и прочь побежало. Я так и думал, что медведь. Подошли к тому месту, откуда зашумело, увидали следы заячьи, и осинки обглоданы. Это зайцы кормились.
В это время вырвавшиеся из-за гор солнечные лучи сразу озарили всю долину, проникая в самую середину леса и мгновенно превращая в алмазы
иней на обледеневших ветвях
деревьев.
Балаган, отданный в распоряжение труппе фокусника, стоял почти на конце квартала, и за ним сразу начинался большой старый парк, примыкавший к городу. Летом должно было быть чудно хорошо в этом парке, но теперь огромные сугробы снега сплошь покрыли его аллеи и дорожки.
Деревья стояли совсем серебряные от
инея, a над всей этой белой полосой темнело темное зимнее небо, осыпанное миллиардами звезд.
Сани остановились у кладбищенских ворот. Узелков и Шапкин вылезли из саней, вошли в ворота и направились по длинной, широкой аллее. Оголенные вишневые
деревья и акации, серые кресты и памятники серебрились
инеем. В каждой снежинке отражался ясный солнечный день. Пахло, как вообще пахнет на всех кладбищах: ладаном и свежевскопанной землей…
Пара неслась. Становилось все ярче. Мелькали, все в
инее,
деревья шоссе. Вот и „Яр“, весь освещенный, с своей беседкой и террасой, укутанными в снег.
И опять заливаются серебряные бубенцы. Мороз безжалостно пощипывает нас за носы, Щеки, уши. Бешен быстрый бег коней. Дивно хорошо сейчас на Островах, в эту звездную декабрьскую ночь. Белые
деревья, запушенная
инеем снежно-белая как скатерть дорога. А над головами — небо, испещренное сверкающим золотым сиянием опаловых огней.
Забывшись на какой-нибудь час времени, он в шестом часу был уже на ногах и, вскочив с постели, надел туфли и халат. На дворе было еще совершенно темно. Он сам зажег, стоявшие на столе, восковые свечи и стал ходить по своей спальне. Это была большая комната в три окна, выходившие в обширный сад, в котором среди густых
деревьев, покрытых
инеем, чуть брезжил поздний рассвет зимнего дня.
В предшествовавшую зиму
иней на
деревьях нарастал в виде щетины на вершок, молодые
деревья инеем пригибало к земле или ломало, или раздирало сучья; река Волхов обмелела необычайно.
Был полдень. Яркое солнце освещало девственный лес, играло лучами на покрытых
инеем сучьях вековых
деревьев. Они казались осыпанными миллиардами бриллиантов чистейшей воды.
Ни малейшее дуновение ветерка не колебало верхушек вековых
деревьев сада князя Василия Прозоровского, покрытых густым
инеем, и лишь блеск луны и лучи мелькающих звезд играли в мелких кристаллах последнего, придавая этим свидетелям отдаленной старины — дубам, тополям, елям и соснам — причудливые, почти фантастические очертания.
Зеркальные окна дома в солнечный летний и в особенности зимний день, когда все
деревья были покрыты блестящим
инеем, придавали ему почти волшебный вид.
Картина полной зимы впервые в этом году развертывалась перед взором: оголенные
деревья, подернутые серебристым
инеем, блистали своей печальной красотой. Особенно сосны и рогатые ели, так величаво и гордо раскинувшие свои густые ветви, выделяясь среди белизны снега своим черно-сизым цветом, и не шевелясь, казалось, дремали вместе со всею природою.
Вдоль тротуара, по той стороне, идет чугунная решетка купеческих хором. Дом — особняк в греческом стиле — позади садика с фонтаном, прикрытым деревянным шатром.
Деревья в
инее. Так красиво, а любоваться не хочется.
Картина полной зимы впервые в этом году развертывалась перед взором: огненные
деревья, подернутые серебристым
инеем, блистали своей печальной красотой. Особенно сосны и рогатые ели, так величаво и гордо раскинувшие свои густые ветви, выделялись среди белизны снега своим черно-сизым цветом и, не шевелясь, казалось, дремали вместе со всей природой.
Одною лишь черною осенью, когда ветер оборвет и размечет по бакше древесные листья, да еще самою раннею весною, пока не распустилася красная почка, только и можно было видеть кровли и загороди нагроможденных Пизонским хибарок; но во все остальное время года скромные постройки его были незримы:
деревья всегда ревниво закрывали их: летом изумрудною листвою, а зимой серебряной бахромой лежавшего на них
инея.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные
инеем ветви
деревьев.
Их веселым крикливым чириканьем полон весь воздух; они порхают, гоняясь один за другим по оттаявшим ветвям
деревьев, и сыпят вниз
иней с тех мерзлых веток, которые остаются в своем серебристом зимнем уборе.
Раз на святках Борька с тремя девчатами сидел на Никитском бульваре. Они возвращались с диспута в Политехническом музее о половой проблеме. Празднично сверкала луна, была тихая морозная ночь, густейший
иней висел на
деревьях, телефонных проволоках и антеннах. Борька с одушевлением говорил, девушки влюбленно слушали. Среди них была и та дивчина с черными глазами.